«Игривое Сознание»

Да… Это Лето многих добило. Где ж такое видано,- у нас, и целых +45!

С ума сойти!

Переживая жару на своей шкуре, вспомнил внезапно, как бранил и хаял нашу сборную по футболу… Тогда она впервые втиснулась в общество избранных команд.

Жара тогда была немного послабее… Для нашего брата, мягко говоря непривычная - +32 – 35. И ползали они по немецкому вылизанному газону, как улитки.

Во второй игре, вроде бы, пообвыклись и наладились…

К чему веду – теперь-то мне ясно, как влияет высокая температура на человека.

Интернет прогнозы неутешительны – температура +38 – 43 будет держаться еще около пяти недель. Несмотря на это, начинаю подмечать еле заметные проблески привыкания к столь тяжелой для нас метаморфозе.

Этим утром заспался немного… Ну, всего-то двадцать минут сверх нормы, потому и собирался беспорядочно, забыл умыться. Допил вчерашний чай с порыжевшим лимоном, и кое-как протер глаза.

Помчался… Было уже достаточно жарко, но еще не так, как в полдень и далее…

Прилетел на Железнодорожный вокзал, встретился с нужными людьми и переговорил. Все, вроде бы, складно вышло – поддержкой я свой проект обеспечил. Доволен собой, ехал вдоль железнодорожного полотна, со стороны, где растянули свои ржаво-жестяные хребты крыши складских ангаров.

Думал об игре. Игре, в которую мы все играем… О хороших и плохих «актерах», и почему не всем удается сыграть хорошо.

Мои мысли оборвало какое-то движение впереди, - на обочине совершенно пустой грунтовой дороги, по которой уже давно никто не ездил, лежал старый, потный дед. Лежа на спине, он силился подняться, брыкая ногами и руками, в одной из которых мелькала деревянная тросточка.

«Ну…», - подумал я, - «обычная история – дед выпил лишнего. Совсем жить надоело, +36, и вдобавок +40 – стопка водки…И того +76 градусов. Это ж надо такое!»

А здесь я ошибся. Дед-жук не был пьян, а от жары сознание помутилось.

- Вы упали, или полежать легли? – спрашиваю.

- Упал, - слабым голосом отвечает Дед-жук.

Я быстро помог ему подняться, отряхнул пыль, а он стоял, пошатываясь на кривеньких ногах.

- Ну, может скорую вызвать, а?

- Не надо, - уже разборчивее проговорил Дед-жук.

Кепка его сбилась на бок, и он стал походить на Никулина.

- Точно?- переспросил я.

- Точно, - приходя в себя, отвечал старик.

- Уже лучше?

- Да, лучше.

И я поехал дальше, но скоро остановился посмотреть, как там старый. Все еще пошатываясь, но уже увереннее, Дед-жук рассекал раскаленное пространство по направлению рынка.

« Сыграл ли он? Удалось ли ему блеснуть, играя в «жизнь»?»- спрашивал кто-то в моем сознании.

Мне часто охота кого-нибудь сыграть, и чаще всего я не сдерживаю себя.

Проезжая около католической церкви, мне страшно захотелось сыграть. Сыграть красиво… « А не сыграть ли мне кающегося?»- быстро придумал я.

Подъехал к церквушке, поклонился перед входом, и вошел в церковную, полутемную прохладу с запахом свечей и покоя. Внутри было пусто, лишь лики святых взирали на случайного грешника с разных углов и высот. Видимо, зашел я очень тихо – священник меня не заметил. Он легонько покашливал, стоя ко мне спиной, и поправлял иконы подле алтаря.

«Что же скажет он кающемуся грешнику?»- подумал я, и натянул маску глубоко переживающего трагедию человека:

-Святой Отец, вчера я согрешил…

-О котором из грехов ты говоришь?

-Я провел ночь с женщиной, которую люблю до помешательства.

-Сын мой, не грех содеял ты, если и вправду великая любовь владеет твоим сердцем.

-Уж четвертый год болею этой испепеляющей любовью. Отче, знал я, что ты мне ответишь, но мысли мои шепчут о грехе назревающем.

-Ты грешен в мыслях? Разве что святой может избавить от греха даже мысли… Все мы здесь грешники…Главное – каемся ли мы? Каковы же мысли, что терзают твою душу?

-Отче… Как честный и разумный человек, я должен теперь вступить в брак…

-Да, сын мой. А разве не великой любовью ты охвачен?

-Это так, но кроме этого, меня наполнил глубокий страх… Я боюсь этих уз. Звук свадебной музыки для меня сродни похоронному маршу. Не могу понять, откуда это во мне, но оно сильно, как дьявол. Извините Отче…- вошел я в раж.

-Вот, вот ты сам и определил, откуда это в тебе. Именно он и пытается испоганить тебе жизнь. Следуй за Любовью и не слушай его пакостных нашептываний.

-Ох, Отче. И об этом я уже думал, но ничего не могу с собой поделать.

-Но, сын мой – каждый должен продолжить себя в потомстве, ибо, что же ты оставишь после себя?

-О, я многое оставлю – множество своих изобретений. А брак, боюсь, убьет мою свободу. Когда я вижу детей, они меня часто пугают… Они непредсказуемы и требуют все и вся себе в услужение. Они – центр вселенной, который питается всем окружающим. Причем беспощадно.

Я все понимаю – эти жертвы стоят результата, но я готов бежать от этого на край света.

- Ты сам все усложняешь. Никто так не может усложнять себе жизнь, как человек. И такие люди как ты, делают это со свойственной им изобретательностью Изобретателя. Знаю, что изобретатели необычные люди, но все мы дети Господа! Уверяю тебя,- ты не станешь хуже, а наоборот – это укрепит тебя.

-Если даже так, то вторая вещь, от которой меня бьет озноб,- это предательство. Вот этого я действительно не смогу пережить, - в этом месте я еле сдержал душащий меня смех, но и на этот раз я взял себя в руки.

-Ты имеешь ввиду измену, измену супруги?

-Да, Отче. Однажды, претерпев предательство, я надолго покинул людей. Думал, никогда больше не вернусь. Боль была нестерпима, но со временем она притихла… Именно тогда, среди безлюдья моего мира, и появилась эта безумная любовь, вернувшая меня к людям.

-Но ты уже вступил на этот путь – иди же до конца! Опасаясь предательства, предашь сам! Разве не понимаешь?

-Я знаю, Отче, - сделал глубокомысленную паузу.

- О-о… Отче, мне кажется, я понимаю… Я понял, Отче! Благодарю вас от всего сердца, Святой Отец. Сейчас я должен бежать, что бы не допустить ошибки, которая может сломать мне жизнь! Прощайте, Отче, и помолитесь за меня, - прокричал я, выбегая из церкви.

Можно сказать, что сыграл я эффектно. А Отец действительно помог человеку. Так я думаю, и чувствую себя умиротворенно.

Столь занимательная и вдохновенная игра пробудила во мне жажду кофейную.

Подъехав к ближайшему магазину, купил маленькую упаковку «Жокей», корицу и мускатный орех. Люблю кофе лишь собственного приготовления. Ну, в смысле, - по особому рецепту.

Закрыв, скрипящие мне во след двери магазина, услыхал над головой странное жужжание. Поднял голову, - надо мной раскинуло ветви ореховое дерево, а в листве шла ожесточенная борьба.

И тут, к моим ногам упал, пульсирующий насекомой яростью, комок. Наклонился, - пчела и большой лохматый шмель сцепились, словно дикие звери.

Через пару секунд шмель неожиданно замер, а пчела пыталась оторваться от своего жала. Оторвалась с трудом, и полетела, оставив свое смертоносное оружие в теле шмеля.

Пчеле никак не выжить после этого, значит, победителя фактически нет.

Пошевелил мохнатого,- он был мертв. Положил мохнатое тельце на раскрытую ладонь, и стал рассматривать:

Неужели так просто, - раз, и смерть. Почему улетело его сознание жизни? Куда оно выпорхнуло? Этот вопрос просто поглотил меня.

Куда улетает сознание? Не может же оно просто исчезнуть без следа.

Наверное, что бы что-либо здесь прояснить, нужно докопаться до сути понятия «Сознание».

Ох и щекотливый же вопрос..!

Нужно было еще посетить одного коллегу, решить оставшиеся вопросы относительно выставки картин художницы Марты.

Стефан носился с каким-то проводом во дворе:

-Привет Стефан! (так я его называю, хотя, на самом деле он Степан) Ты чего там делаешь, случилось чего?

- Да вот… Блин! Интернет пропал, а редакция ждет сегодня материалы…

- Можешь с моего отослать, чего там. Кто ж их знает, когда они его наладят. Они могут и быстро, а могут и долго к тебе ехать.

- Ну да… Вот и ладно, - отошлю с твоего, и все дела. А с выставкой уже все улажено: семнадцатого числа, в девятнадцать ноль-ноль. Центральный ДК сдал нам помещение, и объявления уже распространены.

- Отлично, Стеф! Ты прям Электроник, ей-богу!

- Ну дак, это ж наше дело! Искусство, а мы его служители и ценители.

- Ну да! Хе – хе…

- Слушай, Стефан, а может, нам по кофию ударить!? У меня есть. Да заодно спрошу тебя один вопрос.

- Я всегда за КОФЕЙ! Сейчас поставлю чайник. Зашипела вода, и мы присели на лавочку, подле кухоньки.

- Стефан, как думаешь, куда исчезает СОЗНАНИЕ?

- Хме… Вот ты вопрос зацепил! – он на минуту задумался. - Видимо отлетает куда-то. Может, оно не выносит телесной боли и страданий, немощи. Сложно объяснить вот так, сразу. Если это вообще объяснимо языком людей.

- Мучительный, однако, вопрос: Где та граница, пересекая которую, «ОНО» уже не возвращается? Слушай, а ты веришь в переселение душ?

- По моему, верю.

- Читал в одной газетенке… Пишут борзописцы: « Вера в переселение душ порождает хаос в голове»

- А у этих… У них в голове порядок, да?

- Ну, видимо порядок, раз такое пишут.

- Твой, или мой порядок, для них ХАОС, и наоборот. Это как: «У каждого своя правда».

- Есть множество исследований на эту тему. Можно поинтересоваться вплотную теориями великих Умов. Может, чего-то и выплывет.

- Трудов-то хватает, но я ни разу не видел ни зомби, ни человека в состоянии клинической смерти, потому и зыбкими кажутся все теории.

- Да уж! «Призрачно все в этом мире бушующем…» Хе-хе,- добавил вечно шутящий Стефан.

Мы выпили еще кофе, покурили в тени старой яблони. Просмотрели список картин для выставки, а Стефан перезвонил директору ДК, уточнил вопросы относительно подготовки зала.

Потом приехал специалист, настроил Стефану Интернет, и что-то слишком быстро повечерело.

Засиделся, - подумал я.

По дороге домой вспомнил Деда-жука, и сомнения темные забрались в голову:

«Чего я не вызвал ему скорую? А вдруг, он снова упал, и, может, СОЗНАНИЕ покинуло его?!

Ну… в общем, я сыграл уже свою роль в его жизни, а вот о его роли мне ничего неизвестно…»

Может, старик уже на тот свет отправился, точнее, - СОЗНАНИЕ его.

Возвратясь домой, я, все-таки, решил умыться.

В ванной перегорела одна лампа, а от другой освещение было тусклым и жиденьким, как в той церквушке.

Наклоняясь над раковиной, взял мыло и открыл воду. Снова закрыл, и начал усердно мылить. «Трусливое сознание, предательское сознание, непонятное… Чего оно убегает?»

На стенке раковины шевельнулось. Глядь, - муха, прилипшая крыльями к мокрому, барахтала в воздухе лапками. Кран был завинчен не очень плотно, и капля за каплей, вода подталкивала насекомое к темной канализационной бездне.

В голову пришла ассоциация с голливудскими фильмами и их героями. На одного из таких героев сейчас и смахивала муха.

Вот было бы удивительно, если б спаслась она. Или ее спасли, на самом краю пропасти. А тем временем, она тряслась от ужаса, - пропасть все ближе.

Но я этого героя спасти не могу. Не люблю я голливудских фильмов, и все тут!

И я открыл кран……

В это момент ко мне пришло неожиданное знание судьбы Деда-жука: Кто-то сказал в моей голове – «Он больше не жилец».

Каждую минуту, многое множество Сознаний куда-то теряется. Одно возвращается, и дает, таким образом, пожить еще. Другое возвращается не вовремя, и что дальше?

Надолго или не надолго? Объявится ли оно где-нибудь, и когда-нибудь, никто не знает. А если и знает кто, то никому об этом не скажет.

Со – знание, - знание чего-то, и с кем-то. О чем же оно знает, и с кем разделяет свое знание?

Очнулся от вопросительных мыслей в полной темноте, и подумал, не потерялось ли и мое СОЗНАНИЕ? Нет, - «мыслю, значит существую». А это… Это вторая лампа перегорела. Я четко знаю об этом, и кроме меня, о лампе знает еще некто… Некто, по имени «СО».

Калдаш де Раинья. Парк.

Shy horse

 
___________________________________________________________

And if a man would see 
That horse’s face enchanting
He would then tear out his tongue enfeebled, and gave it to that horse. If truth be told to have a tongue that horse was worth.
  Nikolay Zabolozky



It happened the same day as we arranged a bicycle tour to suburbs for us. By chance we’ve found out about that miraculous spring on the very edge of the town. Martha was eager to visit the place which everybody new, except us. 
Weird but we haven’t heard about that place before. We were sure that we knew neighborhoods well, but no. Of course I was only glad to go there and we planed our route. 
The way there was pure pleasure. (Cherry tries and peaches, apricots and plums, barberries and apple tries were blooming), sun, after its winter vacation was giving out warmth. Further we were moving away from the centre – quieter it was becoming and air purer. But people were living there mainly in a village-like way: by the river bank were noticeable fat cow’s, sheep’s and goat’s herds. Gees and little dogs were quarreling and local inhabitants making their houses and vegetable gardens ready for spring season. 
When we turned to one of those tiny streets we’d got confused a bit with the names and decided that mighty reached our destination. In the house №79 lives a known to us woman who agreed to show us that place. Thus, seeing a house with the same number we went into a pleasant country inner yard and knocked on. Through the glassed front door we’d seen an old man (must had been somebody’s granny). 
- Good day, granddad! We need Lyudmila? – An old man, still sleepy, goggled at us and started pulling out the door bolt. That was a crutch, and we smiled saying wow! Granddad smiled at us as well and replied: English lock. What, haven’t seen this? Repeat please who are you looking for?
- We need Lyudmila. She is probably your daughter?
- Here is no Lyudmila. 
- Weird but we were told “Spring’s street 79”.
- Oh! You’ve gone astray! You’ve just passed this street. There behind, first turn to right. 
- Thanks a lot granddad! Sorry for disturbance. 
- Oh, it is nothing lads. At least I wrinkled my tongue. I haven’t been talking to anybody for three days. 
- Sorry once again and thanks granddad. 
- By lads and good luck. 
- As we were riding by Spring’s street we were scrutinizing houses and huts. All without exception. I always liked to examine people’s houses, think about their lives. But my curiosity was nothing in comparison with Martha’s mania. She was absorbing each detail with such a hunger in her eyes and flames of curiosity for people’s lives. 
Once she confessed that so often she just can’t keep herself in her arms and not to spy through windows for what is happening inside those houses, especially in the evening and night time. So, just to leave a mystery behind she needed to put a superhuman effort. 
But it was a daylight time then and to stare openly at private life behind fences and windows was not convenient. This her passion might resulted deplorably. Martha was so excited that she didn’t even notice the car approaching her on a high speed. Thanks God the story ended without bad consequences – Martha got an emotional shock and became more attentive. 
In a tiny house 79 by the Spring’s street we had finally caught Lyudmila – little, slender and energetic woman about forty five years old. Lyuda is a type of housekeeper by nature. From morning till evening she is now in her kitchen garden, otherwise she is pottering with domestic animals or cultivating her lovely flower beds. Often selling flowers from her own garden on the local market. 
Lyudmila was driving ahead showing the right way and they started that endless conversation with Martha about window gardening. I was examining approaching cyclists at that time, who were loaded with different water cans filled up. I guessed that they were carrying curative water from that spring. 
The street ended and there as far as eye could see sprawled hilly fields, pastures, and only farer, so close to horizon were stretching dark stripes of forests. To the spring road was descending down the hill. It was covered with crashed stone lately, as Lyudmila told us, it was done to hide away mud when it’s raining. “Before these times people didn’t even know, and they didn’t feel the need in this curative spring. And now, everybody can scoop some,” – continued Lyudmila. 
Truly – heaps of people now came together to this watering place. All of them were laughing, talking around, and the whole atmosphere there was unique, heeling due to the spring. 
We had waited until our turn and ladled out, in comparison with others, quite little from that natural source. In all – couple of bottles per bag. 
On the hillock that was upon the spring stood in a row an army of young trees. They say there will be a new park. 
It was getting dark, we had already new the rout to this place on the very edge of the city and being admired by a beauty of that scenery in the end, inspiration from the atmosphere, we turned on back way. 
Everyday from morning till deep evening people go to the spring. They believe in a curative power however, but others are trivially greedy. Not without this vice maybe. 
We brought our gratefulness to Lyuda and pushed on wheels. Then, after some time we slowed down a bit viewing old, with slanting walls went down until window-sill in the ground houses of the past epoch. Something familiar and simple was talking from inside of them, warm and cozy, covered with dense tiny grass forest. 
One of those houses, must be the oldest one with a straw roof and freshly painted in white windows and doors, literary drove Martha almost crazy. She stopped, stood steadily being touched by its shapes and started talking about its natural, familiar to artist beauty. 
- Can you feel what a creative explosion must come to birth inside artist’s soul in these places? In this home house? Do you understand what a happiness it is to live in such a palace? 
- Yeah, of course Martha! You know well, I understand everything, - said I being pleased by delicateness of her feelings. 
We mighty entered the city and nothing totally left to reach our home when we were walking with bikes in our hands. We turned to a well known street and viewed that… 
Towards us was stepping a horse, yoked in carriage. It was driven by a man who was dressed in a kind of jersey and had a dingy hat on his head. His severe face was swarthy, weather-beaten and tired. 
The horse had noticed our presence and his piercing gaze made my heart trembling. Wards from a poem came to mind: “The horse’s face enchanting…” I felt myself like I had seen happiness but he continued walking and still looking at us, kind and wise. I turned my face to Martha in a moment and said: “look Martha – “The horse’s face enchanting!” He had already stood in line with us and when he heard those words addressed to him, he shut his eyes softly, turned away his face a bit and lowered his head. 
- He…he has gotten shy! Did you see? Oh, beautiful, wise horse! – exclaimed, delighted to the tips of her hair, Martha. 
I couldn’t utter a word, so amazed I was by his eyes. I felt as if everything disappeared in that moment – the spring and old huts, and granddad with an English lock, all. 
Words arose again and I knew for sure those were his words, horses: “…so, why you are embarrassing me? What people will say about you? They’ll think that you are not in your mind. But, anyway, thanks, you are kind people, I wish you all good”. 
I don’t know, maybe we might seam insane to somebody but I know for sure that a man who haven’t experienced a miracle – really unhappy one. And I feel sorry for him, sincerely sorry for his grey life. 
I hope, oh enchanting horse that your carriage has became a bit easier to coupe with after our meeting. But my life’s got a bit of your magic, so, from now and forever it will be delighted. 

Ящик для прошлого

  Ящик выдвижной и не маленький, как и сам стол. А ключ от того ящика висел на шелковом шнурке, на груди у хозяина. Кабинет также запирался на прочнейший по тем временам замок.
Былое могло быть спокойно – добраться до него непросто. 
  Тридцать лет сознательной и непростой жизни хранилось там. Частые смены мест проживания, внезапные обрывы отношений пестрели в пройденном. Хозяин не перенес бы, если б кто – то знал о его жизни больше, чем он это позволял. А позволял он очень немного.
Именно благодаря этому «немногому», он и выглядел вполне благопристойным гражданином.
  Но что тут говорить! Прошедшее, которое хотелось бы немного изменить, или вовсе поменять, есть у каждого. Другое дело, как относятся к своей личной истории.
С ней нужно очень бережно обращаться, ибо она и наставницей великой может вам быть, и уничтожит запросто, коль не прислушаетесь к ее древнему говору.
  Хозяин знал силу и ценность минувшего, потому и сумел держать в секрете то, что покоилось и появлялось в тайнике. Действительно доброго там было много меньше, чем греховного и преступного. Хоть он и находил оправдания злу, им содеянному, но оно все равно оставалось злом, и требовало тщательного сокрытия. 
  Грехи были не всегда преднамеренными, но часто и из добрых его побуждений рождалось что – то пакостное. Он научился с этим бороться и не руководствовался больше добрыми намерениями. Все чаще дела его плавали в сфере полезности, рациональности.
  Единоличный хозяин своих «прошлостей», он все больше уставал с годами. Маска добропорядочности уже натерла мозоли на его глазах и губах, которые страшно сморщились от непрестанных, притворных гримас.  
Он не переставал вглядываться в жизнь, в надежде увидеть какой – то секрет, который, как ему казалось, таится у всех на виду. «Есть какая – то иллюзорная грань, переступив оную, увидишь все, как есть – тогда не будет уже мучительных сомнений и несчастий», - думал он, пытаясь разглядеть всю вселенную внутренним взором.
  Были такие моменты, когда «хозяин своего прошлого» почти что улавливал тот «секрет всего». Вот – вот, и уже почти вырисовывается картинка. Но что – то вмешивается и размазывает все краски. И так каждый раз.
  Жена его была простой «буренкой» - вопросов лишних не задавала и всегда улыбалась. Простая, добрая женщина. С такой только и мог он жить, ибо прошлое не очень – то ее занимало.
  С детьми был он строг, а иногда даже жесток, и не потому, что не любил их, а просто не желал, чтоб слабыми они выросли. Такова была его метода.
  Материальное состояние его было достаточно весомым, но в последние годы он как – то понемногу отлетал, и жажда наживы притупилась. Что – то надломилось внутри, и энергия направилась в иную сферу.
  Хоть и берег он свою историю, как зеницу ока, но, все же в ящик реже стал заглядывать. Как – то угнетало его изжитое, нагоняло чувство непонятной вины.
  «Животнообразное прошлое…» - сделал он неожиданный вывод.  
  И вот настал период, когда «хозяин» никак не мог собраться с мыслями. Как он и что, было решительно неясно: не сыт и не голоден, не жив и не мертв, а просто был. Прошлое прошло, а будущее не разглядеть сквозь облако неведения. И лишь вечное «сегодня» суетилось в озябших глазах. Думалось: что же после..? после того, как узришь «отгадку всего»?
  « Когда узнаешь все, то видимо, и жить больше незачем будет. А тянет – то как – секрет этот постичь,» - раздумывал он ночами бессонными.
  Прихворал «хозяин» слегка. И болезнь – то, вроде так… насмешка, но через месяц тяжело легла на его сгорбленные плечи. Свалила, и теперь не вставал он. По настоянию врача – постельный режим. 
  Попросил «хозяин», чтоб кровать поближе к окну переставили, а то не видно, что там, снаружи делается. И целыми днями он смотрел в окно, любовался, как никогда раньше, природой, а болезнь незаметно иссушала его тело. 
  Будто нашептывал кто: «завершается твой путь.» И покалывало в груди правдивое чувство близости «разгадки». А он все надеялся. Хоть и осознавал, что напрасно, но не умирала живучая надежда, и сил душе добавляла. И это короткое время наслаждался он несказанно созерцанием всего живого. Плакал при виде детей своих и жены добрейшей, смотрел как – то по-новому. Просветленно, что ли. 
  Вспомнил внезапно о ящике со своим прошлым, и чего – то горько так стало. Подумал, и понял отчего: « жизни я, в общем – то, и не понял!» Глаза его вспыхнули иронической искрой, и он с болью улыбнулся : «Одно, все – таки, осознал: я отчетливо уразумел, что понять жизнь невозможно, не прожив ее до дна. А где, собственно, это «дно» - один Господь знает!»
  Через день уже и «хозяина» поместили в ящик. Опустили в землю и засыпали, поставив тяжелый памятник. 
  С того дня не «хозяин» он уже своему прошлому, а самая банальная его часть, фрагмент истории человека телесного. 
  Умереть – то он умер, но кто же тогда думает и размышляет в этот самый момент? Кто осознает конец, завершение жизни человеческой? Банально сказать, что душа это! Может, и не душа совсем, а нечто иное. И оно знает, чем оно было и чем оно есть вообще. Знает, что жил человек, и было им прожито немало. История впитала его в себя – сделала частью себя, эпизодом истории всего человечества. Фрагмент этот в папочку сложен, и в ящик архива помещен. Пока еще помнят новые люди старых, но недолго этому длиться. По прошествии определенного времени и эту часть былого уничтожат. Ведь оно ж уже очень и очень «былое». Кому оно надо? Тем более, ничем неприметное – так, статистика.
  А «кто – то» все думает, парит и нет преград ему нигде. Зависнет над кладбищем и весело удивляется: 
  «Все по ящикам упаковывают, и - в укромное место! Невероятной странности штука – жизнь человека. Вот она есть, а через миг – и нет ее, думают. А она – то есть, и не исчезает, ибо не может она иссякнуть! А что прошлое? Прошло оно, и земля ему пухом, ведь прошло же оно… зачем-то.» 

Федор Витрыло

  ТОШНОТА




  - Я никогда не выйду замуж! Никогда!- пропищала маленькая девочка маменьке Анне. Девочка говорила то, что чувствовала, так как который год наблюдать из своего угла за страшно-странным поведением пьяненького Папеньки было уже просто - таки невыносимо.
  Но, что ж поделать, когда ко многому неприятному в жизни приходится привыкать. И она пообвыклась кое- как. С головой ушла в новую сферу жизни – в школу. Учеба была ее главной отдушиной, и так она спасалась от безрадостности семейной жизни.
  Так и проходил год за годом, превращая ее в образованную молодую девушку. Надо бы заметить, что кроме образованности, имела эта молодая особа некоторые особенные дарования. Среди них главное место занимало изобразительное искусство. 
  И она никогда не забывала о том обещании, которое, казалось, так недавно провозгласила матери.
  Но вот, в один прекрасный день, эту юную прелестницу постигло *несчастье*. Она по-настоящему обезумела. Странное помешательство было столь внезапным и сильным, что мир перевернулся вверх тормашками. Покров безумия плотнейшим образом накрыл ее рассудок. 
  Не могу сказать точно, сколько времени это продолжалось, но главное в том, что несчастье это все же отпустило ее. И очнувшись, она в замешательстве заметила, насколько это кратковременное *помутнение* изменило ее. Перемену эту видно было даже со стороны – беременность. 
  В общем, *священный процесс* проходил нормально, не принимая во внимание общеизвестных недомоганий. Но, было одно но. И, *но* это заключалось в источнике, вызывающем тошноту. Представьте себе, женщину выворачивало от запаха книг. 
  И действительно, странная аллергия. Но и это прошло. Да, после появления на свет дивного, голубоглазого и златокудрого чада, тошнота эта пропала без следа. И, как-то затёрлась, запылилась в дальних чуланах памяти. 
 Время побежало быстрей. 
  Мальчик оказался ужасно шумным, нервным и подвижным. Естественно, он себе рос, вопил и орал, обрывая нервы отцу и матери. Но, попав в школу, стал потише в звуковом плане, поскрытнее. Очень много двигался, всё бегал и прыгал, скакал и мчался куда-то. И матери иногда казалось, что это ненормально, что он может исчерпать лимит движений, выданных на жизнь. Но это так, шутя. А когда хотела, было привить сыну любовь к литературе, и предлагала почитать интересную книгу, он округлил глаза, взял книжицу в руки, но как – то побледнел, сморщился и произнес: 
*Мам, меня от нее тошнит*- и бросил книгу на пол. Холодок пробежал по спине матери, и она вдруг вспомнила свой, странного свойства, токсикоз - аллергию на запах печатного слова. Но, отмахнулась от непонятных страхов, сбросив всё на особенность возраста. Мать, конечно, не прекращала попыток окунуть сына в мир литературы, но всё не удавалось. Его по-настоящему тошнило от книг.
  Семья получилась не очень обеспеченной, но атмосферу имела прекрасную, а малец всё так же бегал много, пока не окончил школу. С трудом отправили его в училище, намереваясь сделать из него хорошего юриста. Так и шло: учился парень, но без малейшего энтузиазма. Вроде повинность отбывал. 
  Три годка пролетело быстрёхонько, и пора настала в жизнь отправляться. И домой парень уже редко показывался, и юристом быть у него решительно не выходило. Уволили его из трех контор. Больше двух недель он ни в одной не задержался. Родителям, конечно же, врал, что всё путём, и он делает большие успехи, а сам никак не мог найти себе места. В день увольнения его из третьей конторки, проходил он возле незнакомого ему доселе здания, с дивным запахом. Парня прямо-таки за нос туда тянуло. Он открыл тяжелые дубовые двери, и тут совсем одурел, до того этот запах ему по душе пришелся. А был это пункт приёма макулатуры. 
  Никанор (так звали парня) понял, что больше всего на свете он хочет быть в этом месте. Но и это не так просто, ибо запах запахом, а литературу он всё – таки не переносил.
  Так в чем же несуразица, спрашивается? Да весь секрет в том, что запах тот, был, запахом непотребной уже, можно сказать мёртвой литературы, и это приносило ему несказанное удовлетворение. В глубине его непонятной души копошилось странное желание – уничтожить источник дикой, и такой тяжелой дурноты. 
  Так он и остался там, упросив начальника взять его на работу. 
Домой он давно не показывался, но звонил и врал. Мать почувствовала нескладуху в его речах, и решила сделать сюрприз. Собралась и поехала в город К. 
По данному сыном адресу она его не нашла, и, не зная, что делать, брела в раздумьях. Тут и она уловила этот запах, и он вызывал у нее совсем противоположные сыновним, эмоции. Она остановилась, осмотрела здание, пахнущее книгами, и вот, в большом окне увидала знакомое лицо. Припала к стеклу и увидела среди гор книг, газет и журналов сына своего. 
  Непонятные слёзы полились из глаз ее. Ведь расстроилось сердце материнское при виде правды. Но мешать она никак не собиралась, а говорила себе: *Это его жизнь, и если ему так по душе – пусть. Любить меньше я его не стану.* 
 За исключением одного периода, периода *помешательства*, она всегда любила книги. Подумав, что это, всё-таки, наследственное, и сын решил связать свою жизнь с книгами, пусть даже так поначалу, она улыбнулась. Подумала, глядя на его счастливое лицо в окне: *А может, Никанор писателем когда-то станет?! Как бы я была счастлива!*
  Решив не мешать сыну, с новой мечтой в голове, мать направилась к вокзалу. Можно сказать, она была счастлива эдакой иллюзией. И пускай! Всё ж лучше, чем глупые страдания.… А Никанор, тем временем, с искаженным от неведомого нам удовольствия лицом, принимал *умирающую* литературу, попирая ее грязными сапогами.

«НЕЧАЯННАЯ АРКТИКА»




  Владимир Николаевич – молодой преподаватель английского, недавно начал свою преподавательскую деятельность. Для начала он решил работать с детьми. Десять, двенадцать лет – такими были его ученики, взирающие на В.Н – а с благоговейным трепетом.
  В основном, это были чада не бедных родителей. Владимир Николаевич занялся сим нелегким делом не из праздности, а дабы снискать свой хлеб насущный. Он был не богат и чрезвычайно образован. Интеллигент из бедной семьи, гордый своими достижениями в науках.
  Собственными руками смастерил В.Н. небольшую доску и повесил ее в своей маленькой комнатке, возле окна. Смотрелась она прекрасно и настраивала на профессиональный ход мысли. 
  Теоретически все было прекрасно спланировано и продумано, но практическая деятельность преподавателя топорщилась и часто выпирала в неожиданных местах разнородными несоответствиями.
  «Ничего, ничего. Просто нужно какое – то время и все наладится. Это от непривычки, от неопытности. Время все расставит по своим местам. Здесь нужно больше упорства». Пробовал успокоить себя молодой Репетитор.
  Но не были бы дети детьми, если бы не видели и чувствовали глубже взрослых. И они таки разглядели за непроницаемой маской интеллигентности, что В.Н – огромной доброты человек, которому и на голову не грех выкарабкаться. Ну и, конечно, ножки свесить.
  Усердно практикуясь, он не менее усердно вытирал свою маленькую доску, уничтожая меловые каракули маленьких ленивых бестий. Ученики расхлябывались, начинали дерзить и повирать.
А парочка девочек увлеклась молоденьким В.Н – м и откровенно бесилась, срывая занятия. Эти мелкие женщинки пронюхали о его тогдашней пассии, и уроки превращались в откровенный бардак. В.Н ничегошеньки не мог с этим поделать.
  - А все из – за твоей доброты к этой мелочи пузатой. Их же надо в ежовых рукавицах… не иначе. Говаривал коллега по ремеслу, Сергей.
  Тогда он пробовал работать с ними, как со взрослыми, объясняя важнейшие элементы обучения.
  - Поймите же, дорогие мои, что в школе вас ничему не научат. Провинциальная школа не дает вам той базы, которая необходима для успешного овладения иностранным языком, и т. д, и т. п.
  - Как горохом о стенку! У меня уже начинают сдавать нервы. Сдается мне, я сильно ошибался, считая себя талантливым преподавателем. Обращался к себе В.Н. после напряженного преподавательского процесса.
  Через месяц В.Н. убедился в этом окончательно и небрежно вытер доску, уверенный в том, что она ему уже совсем не пригодится.
Преподавательская деятельность закончилась, и начались новые поиски сокрытого где – то, истинного призвания.
  В один прекрасный летний вечер к В.Н. – у забрел коллега. Сергей на удивление успешно продвигался в учительстве. Они посидели, попили чаю и болтали о всяческих «жизненных вихрях». Немного развеселились вином перед вечерней вылазкой в свет. И тут рассеянный взгляд Сергея уперся в стенку, где возле окошка висела, уже канувшая в прошлое своей необходимостью, доска.
В.Н. все рассказывал свой пошлый анекдот, как вдруг коллега сильно дернул его за рукав и указал пальцем на плохо вытертую доску.
В.Н. присмотрелся, потом всмотрелся и …
  - Невероятно!
  - Ты видишь то же, что и я!?
  - Не знаю, что видишь ты, но я наблюдаю арктический пейзаж и немного северного сияния. Невероятно! Выпучив глазищи, поражался Сергей.
  - То же вижу и я. Но как это вышло?! It is a miracle! - восклицал В.Н.
  Было это зрелище и вправду невероятным. Арктика проглядывала с доски с такой реальной явственностью! Никто бы и не подумал, что имя художника – Случайная Небрежность. Над живописно сгрудившимися льдинами мела метель и выла вьюга, а северное сияние освещало все нежным светом.
  Они еще долго исследовали свое новое открытие: то приближались к картинке, то разглядывали с расстояния под разными углами, и все больше восхищались натуральностью изображения.
  «Если случай пишет такие «вещи», то и я со своими способностями мог бы попробовать». Подумал неожиданно для себя В.Н. Так и порешил.
И теперь чувствует себя возле холста гораздо увереннее, нежели с указкой. Кисть оказалась именно тем, единственным продолжением его руки. Конечно, было много проб и ошибок, но все это приносило необыкновенное удовлетворение. Ведь он упорно следовал сигналам своего сердца. Доску с Арктикой поместили в рамку, и теперь она украшает художественную мастерскую В.Н – а.
Вскоре его работы стали чертовски популярными и даже продаваемыми. Взять хотя бы такие полотна как: «Бешеная Сова», «Мозамбик», «Яйцеобразные», «Дон Пингвин», «Луноход», и многие другие, которые снискали ему славу чрезвычайно разностороннего и глубоко видящего мастера.
  
  
  Сейчас В.Н. работает над полотном под названием «Еврейский Лидер».